Влияние Лили Брик на творчество В. В. Маяковского - Елизавета Самбурская

Влияние Лили Брик на творчество В. В. Маяковского

Елизавета Михайловна Самбурская

© Елизавета Михайловна Самбурская, 2017

ISBN 978-5-4485-4281-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают», – говорила Лиля Брик. – И разрешать ему то, что не разрешают ему дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье».

История любви Владимира Маяковского и Лили Брик – одна из тех историй, которые вызывают смесь любопытства и недоумения. Здесь намного больше вопросов, чем ответов. Какие только эпитеты не приклеивали к любви, случившейся между Маяковским и Лилей Брик. Сумасшедшая, ненормальная, больная, маниакальная, развратная и так далее. Но она была! И, может быть, только благодаря ей Маяковский написал лучшие свои стихи, ведь почти все они в первые годы после знакомства с Лилей были посвящены именно ей. Их отношения были далеко непростыми. Эти «больные» отношения помогали поэту, так искренне писать и жить, что уже не первое поколение людей зачитывается его стихами и удивляется, откуда появились эти поистине фантастические слова, заставляющие сердца замирать от восхищения. Лиля Брик была своего рода психостимулятором для Владимира Маяковского.

Смогла бы стать для Маяковского вдохновительницей другая женщина, не такая, как Лиля Брик? Покладистая, уступчивая, домашняя, такая, рядом с которой ему было бы просто хорошо и уютно, такая, которая не ставила бы ему условий, соглашалась с ним во всем? Однозначно нет. Маяковскому нужны были страсти. Он и сам об этом говорил. В его понимании любовь – это муки ревности, недоверия, постоянные переживания и боль. Так понимал поэт любовь. Такое чувство могла подарить ему только Лиля. Каждое событие, которое происходит с нами в жизни, так или иначе влияет на то, какими мы становимся. Лиля была самым важным «событием» в жизни Маяковского. Благодаря ей он стал великим поэтом.

1 Три судьбы

1.1 Детство Лили и Владимира

Лили Юрьевна Каган родилась в Москве 11 ноября 1891 года. Выбрать столь необычное для России имя отцу помогла книга о Гёте, которую он читал в то время, когда дочь появилась на свет, – одну из возлюбленных немецкого поэта звали Лили Шенеман.

Отец Лили Юрий (еврейское имя Урий) Александрович Каган (1861—1915) родился в еврейской семье в Либаве, столице Курляндии. Семья была бедной, без средств на образование. Поэтому он отправился – пешком! – в Москву, где выучился на юриста. Поскольку карьерные возможности евреев в царской России были крайне ограничены, вести адвокатскую практику Юрий Александрович не смог, и в суде его представляли коллеги-неевреи. Возмущенный этой несправедливостью, он стал специализироваться на «еврейском праве», в частности, вопросах поселения. Он также работал юридическим советником при австрийском посольстве.

Мать Елена Юльевна (в девичестве Берман, 1872—1942), родом также из Курляндии, из Риги, выросла в еврейской семье, в которой говорили на немецком и русском языках. Обладая выдающимися музыкальными способностями, она обучалась игре на фортепиано в Московской консерватории. То, что Елена Юльевна не сделала профессиональную карьеру, к которой была предрасположена, объясняется, однако, не ее происхождением, а тем, что во время учебы она вышла замуж и диплом так и не получила. «Все свое детство я вспоминаю под музыку, – рассказывала Лили. – Не было вечера, когда я без нее заснула. Мама, прекрасная музыкантша, играла каждую свободную минуту. В гостиной у нас стояло два рояля, на которых играли в восемь рук, и долгие периоды времени почти ежедневно устраивались квартеты». Елена Юльевна обожала Вагнера и часто ездила на фестиваль в Байрейт. Среди прочих любимых композиторов были Шуман, Чайковский и Дебюсси.

Музыкальные способности передались и дочери. «Когда мне не было еще и года, меня считали музыкальным вундеркиндом», – вспоминает Лили1. С шести лет мать начала давать ей уроки, в результате чего дочь возненавидела музыку – такая реакция девочки была следствием чувства самостоятельности, весьма развитого для ее возраста: она не выносила никакого внешнего принуждения. Даже профессиональному педагогу не удалось изменить ее настрой. В конце концов Лили призналась, что проблема была не в учителе, а в инструменте, – и потребовала, чтобы ей разрешили играть на скрипке. Занимаясь как одержимая, она достигла значительных успехов благодаря преподавателю Григорию Крейну – и несмотря на сопротивление отца («Сегодня скрипка, завтра барабан!»). Но едва Юрий Александрович в виде жеста примирения подарил ей на день рожденья скрипичный футляр, пыл погас, а скрипка ей «зверски надоела». Здесь просматривается другая характерная для Лили черта: она легко вдохновлялась и так же легко теряла интерес, ей все «надоедало». Она постоянно нуждалась в новых стимулах.

В октябре 1896 года, когда Лили было пять, родилась сестра Эльза. С детства сестры говорили по-французски, по-немецки и играли на рояле. Обе были очаровательны.

«Как-то ранней весной я шла с дочерями по Тверскому бульвару, – вспоминала Елена Юльевна. – А нам навстречу ехал господин в роскошной шубе. Он остановил извозчика и воскликнул: «Боже, какие прелестные создания! Я бы хотел видеть вас вместе с ними на моем спектакле. Приходите завтра к Большому театру и скажите, что вас пригласил Шаляпин. Мы воспользовались приглашением, и для нас были оставлены места в ложе. Вот такая была удивительная встреча2».

У Лили были огромные глаза и ярко-рыжие волосы. Она была с норовом, самостоятельная, родители ее обожали. В гимназии преуспевала, особенно по математике, и сразу же не захотела быть «как все». Схватила ножницы и отрезала себе косы – к ужасу родителей. (А в старости наоборот: в восемьдесят пять лет заплетала косу – к восторгу почитателей.) Эльза же была красивая, белокурая, голубоглазая девочка, очень послушная и смирная. Обе учились в гимназии на Покровке. Сестры любили друг друга всю жизнь, но старшая верховодила уже с детства.

Когда девочки были еще маленькие, мама повела Лилю с Эльзой в театр. На сестер большое впечатление, произвела волшебница, которая поднимала палочку, говорила: «Кракс!» и превращала детей то в кошку, то в елку. Этот трюк особенно понравился восьмилетней Лиле.

– Эльза, принеси мне яблоко из столовой.

– Пойди сама.

– Что?!

Лиля брала отвалившуюся завитушку от буфета, поднимала подобно волшебнице, и Эльза понимала, что сейчас прозвучит «Кракс!», что она превратится в котенка, и сломя голову бежала за яблоком.

– Эльза, закрой занавеску.

– Не хочу

– Не хочешь!?

Лиля хватала завитушку, и Эльза бросалась, задергивать штору.

Конец этому рабству положила мама. Видя постоянно испуганную Эльзу, она выпытала у нее, в чем дело, и Лиле здорово влетело.

В спальне их кроватки стояли рядом, и как только гасили свет, сестры начинали шептаться – играть, сочинять роман или пьесу. Действующие лица были поделены пополам, за одну половину разговаривала Эльза, за другую – Лиля. Действовали княгини, графини, князья и бароны с красивыми фамилиями. Причем красивыми им казались Соколовы, Орловы, Синицыны – от слов «сокол», «орел» и т. п. Ситуация никогда не повторялась, герои учились, болели, женились, все поголовно занимались искусством. Девочки ссорились из-за того, что Лиля забирала себе самые эффектные фамилии и самое красивое искусство. Звучала игра так: «Тогда княгиня Оболенская надела платье из бледно-абрикосового муара, все вышитое с натуры осенними листьями, на голову она приколола венок из чайных роз и пошла на концерт, на котором должна была петь певица Тамара Валентиновна Орлова. А теперь ты говори, что было дальше».

Так они шептались несколько лет. Но однажды Лиля сказала Эльзе, что больше никогда не будет играть. Детство кончилось, и Соколовы, Орловы и Синицыны остались лишь не страницах Лилиного дневника – вместе со своими вышивками «прямо с натуры».

Зимой 1905 года вспыхнула первая русская революция, и протесты против царского режима распространились и среди школьников. Лили и ее товарищи устраивали дома и в гимназии встречи, требовали свободы Польше и организовали курсы политэкономии. Курсы продлились недолго: вскоре в Москве ввели чрезвычайное положение, в семье Каган занавешивали окна одеялами и старались не выходить на улицу. Юрий Александрович спал, положив на тумбочку пистолет. Как и все евреи, они оказались в особо уязвимом положении, и когда однажды до них дошли слухи о предстоящем погроме, семья переехала в гостиницу, где провела две ночи.